Я заранее знал, что будет делать Путин – интервью с политологом и публицистом Глебом Павловским

История государственного управления в России насчитывает более тысячи лет. Это история сложного продвижения страны от авторитаризма к демократии. Это непрерывный процесс реформирования системы высших, центральных и местных органов власти, который продолжается и сегодня.

Историк, политолог, публицист Глеб Павловский в интервью Общественной службе новостей ответил на самые важные вопросы о власти в современной России.

– В конце 90-х вы участвовали в избирательной кампании нашего действующего президента Владимира Путина. В одном из интервью вы сказали, что в политиков ни в коем случае влюбляться нельзя. Почему?

– Да. Во-первых, это не профессионально, а во-вторых, опасно, потому что начинаешь прощать. Прощать ничью политику не следует, потому что ему другие не простят. Ты должен быть наготове, на стороже, а любовь застилает глаза. Надо быть такой злой собакой, политика – это не любовь. Это нужно, чтобы не хотелось разгуляться, потерять бдительность.

– В прошлом вы политтехнолог, но сегодняшние политические технологии уже не те, как вы сказали. С течением времени вы почувствовали разочарование в этой сфере деятельности?

– Мне не свойственно разочаровываться, потому что человек всегда находится в какой-то связке со временем, которое он проживает. Если он его проживает, то чему он может разочаровываться? Я не требую от времени больше, чем оно дает. Конечно, многое больно, многое травмирует, но это норма, это цена.

– Что повлияло на ваше решение отказаться от занятий политическими технологиями?

– Я работал с администрацией президента по контракту 15 лет – с 1996 года по 2011 год. Это был очень долгий период для меня. Я думаю, что большинство чиновников за это время сменилось. Если бы я был чиновником в администрации, то я бы не задержался так долго. Но это было интересно. Я посмотрел на власть изнутри. Меня волновала не администрация, меня волновала страна. Я пошел в это дело, потому что, как считал, страна нуждалась в помощи. Какие-то основные вопросы мы решили. А потом я застрял. Еженедельные совещания создают привычку. Я думаю, что задержался там лишних пару лет. Но советник – это не политик, как многим кажется. Ведь политик рискует, риск за политиком. Советник не рискует. С другой стороны, риск – это наркотик, не даром существует понятие «русская рулетка». Вот этот риск, этот наркотик очень свойственен кремлевской команде.

– Было ли у вас ощущение, что сами вы могли бы лучше реализовать свою идею, чем тот, кому вы эту идею рекомендовали?

– Нет, таких мыслей у меня не было, что я бы сделал лучше. Была такая рубрика в советских газетах: «Если бы директором был я». Я не хотел быть директором. Комфортнее, когда действует другой: ты даешь советы, он какие-то принимает, какие-то отвергает, но действует он, рискует он. Однако, долгое время у меня срабатывало чувство некого совпадения. Я, как правило, заранее знал, что будет делать Путин. Именно в этой точке мы и пришли к разногласиям и разрыву. Я считал, что ему не следует идти на третий срок после Медведева, а он так не считал. Я говорил об этом в слух, я давал интервью, и в конце концов мы расстались.

– Нужно ли государственному деятелю доверять политтехнологам?

– В какой-то степени доверять просто необходимо, потому что политтехнолог слишком много знает, советник слишком много знает. Но политик всегда найдет способ дистанцироваться в той степени, в которой ему это нужно.

– Однажды вы сказали, что очень часто цель политтехнолога реализуется не так, как была поставлена изначально, а противоположно – это стало переломным моментом?

– Это важный переломный момент, но не единственный. У нас и раньше случались разногласия с Путиным по каким-то важным вопросам. Это в каком-то смысле расшатало институт президентства и превратило его в личную опцию одного человека. Это неправильно. Россия, ведь, молодое государство и очень опасно жонглировать институтами. У политика, безусловно, всегда есть свое мнение, но речь идет о большой стратегии, а Россия – это предмет большой стратегии и цена ошибки очень велика.

– Было ли у вас ощущение тогда, в 2008-ом году, что этой стратегии нет?

– Оно появилось не в 2008-ом году. Наоборот, в 2008-ом, когда Путин к концу второго срока ушел – это был сильный шаг с его стороны. Он поступил строго по Конституции, что ввело меня в заблуждение, что и дальше он будет поступать также.

– Есть утверждение о том, что политтехнолог – это идеолог той концепции, которую он предлагает. Это правда?

– Это скорее жонглирование словами. Я предпочитаю слово «стратегия». Стратегия ведь и есть в политике реальная идеология, особенно, когда речь идет о странах. Страна, которая только появилась, должна встроиться в мир и сохраниться. А Российская Федерация, которая 30 лет отпраздновала – это предмет большой стратегии. Идеология здесь просто путающее слово.

– Если трактовать идеологию, как некий объединяющий население объект, что на сегодняшний день это могло бы стать?

– Ничто, кроме самой России. Россия в ее актуальном состоянии и есть максимум возможного для идеологии. Это единственное, что объединяет, потому что, как только мы пойдем дальше и попробуем объединять вокруг каких-то ценностей, мы тут же будем раскалывать общество. Страна сама по себе такая вещь, которая индуцирует патриотизм. Просто нам нужно, чтобы то, что возникло 30 лет назад закрепилось, а закрепиться оно может только в виде государства. Сейчас в СМИ эхом проносится то, что мы еще не достроили государственность до государства.

– А насколько власти удается сегодня объединять население вокруг государства?

– Распространенное заблуждение – смешивать власть с государством.  Власти у нас, пожалуй, слишком много и она излишне активна. Именно потому, что твердости государственной и твердости институтам не достает, поэтому всюду, где не хватает правил, где не хватает норм, вы найдете то, что у нас называют «ручным управлением». Вера в ручное управление означает неверие в государство. Государство не требует вмешательства каких-то лиц в экстренном порядке – это не МЧС. Государство вещь устойчивая, прочная и рассчитанная надолго. Нужно вообще отучиваться обращаться к власти по любому вопросу.

– А в чем причина, может политтехнологии настолько неэффективны?

– Вообще не должно быть столько разговоров, сколько у нас о политтехнологиях – это все какие-то конспирологические бредни. Политтехнологи играют незначительную роль, на самом деле, в политике. Они, как инженеры. Когда мы говорим о строительстве моста мы же не обсуждаем до бесконечности роль инженеров. Политтехнологи слишком много на себя берут сегодня, но это борьба за бюджеты. Хорошая политическая кампания вполне может быть проведена без технологов.

– В сентябре состоялись выборы в Госдуму. На арене были все те же лица, за исключением партии «Новые люди». Они использовали какие-то политтехнологии? Как вы оцениваете прошедшие выборы?

– Это не вполне выборы, где основная часть выборов проходит до их начала в виде разных форм фильтрации. Зачем нам нужно фильтровать собственный народ? Конечно, это искусственное застаивание кадров в Госдуме. Что у нас в стране ничего не изменилось за это время, что мы должны видеть прежнюю Думу? Это тот случай, когда все находятся не там, где должны и занимаются не тем, чем должны. У нас уже более 15 лет нет такой конфликтной политики, а она должна быть прежде всего в Думе между партиями.

– Охарактеризуйте, что на данный момент происходит в России: развитие, деградация, или застой?

– Ну, смотря в чем. Во-первых, деградация означает, что у нас есть какая-то прекрасная вещь, великолепная, выше всяких похвал и она каким-то образом портится, деградирует. К сожалению, у нас этого нет. У нас есть Россия, как возможность, как недостроенная государственность. Да, это прекрасная вещь, но в этом направление нужно еще работать. Застой у нас есть в нескольких секторах: в кадрах, в ряде секторов экономики, особенно, в среднем и малом бизнесе. Чудовищный воз огосударствленной экономики, фактически национализированной, но каким-то не цивильным способом, гигантский сектор контролеров и силовых структур. Такое ощущение, что речь идет о какой-то завоеванной стране, которая чуть что может взорваться и сожрать всех, кто ею управляет. Здесь, конечно, играет роль и личный консерватизм Владимира Владимировича, он не любит слишком неопределенных ситуаций, хотя сам их создает.

Смотрите полное интервью Глеба Павловского в формате видео