Антон Цветков: “С несправедливостью должен бороться каждый”

Более 10 лет контроль за соблюдением прав человека в местах принудительного содержания в России осуществляют Общественные наблюдательные комиссии, действующие на основании федерального закона №76 «Об общественном контроле за обеспечением прав человека в местах принудительного содержания и о содействии лицам, находящимся в местах принудительного содержания».

ОНК имеют очень серьезные полномочия: в любое время члены комиссии могут проверить соблюдение прав задержанных, арестованных, осужденных и обладают правом беспрепятственного доступа во все места принудительного содержания в подразделениях МВД, ФСИН, ФСБ, Минобороны и Минздрава.

Антон Цветков является членом общественных наблюдательных комиссий с момента их создания. В первых трех созывах он прошел путь от рядового члена до председателя ОНК Москвы. В четвертом созыве в порядке ротации возглавил общественную наблюдательную комиссию Московской области. Несколько лет в Общественной палате России он, в том числе, занимался создании ОНК по всей стране и сыграл значительную роль в развитии этого субъекта общественного контроля.

Цветков рассказал о деятельности ОНК и в целом о контроле за соблюдением прав человека в местах принудительного содержания.

– Расскажите, как Вы пришли в ОНК?

– На самом деле, это произошло случайно еще в 2008 году. Я тогда возглавлял комиссию по взаимодействию с правоохранительными органами и защите прав граждан в Общественном совете Москвы. Ко мне пришли известные правозащитники Валерий Борщёв и Валентин Гефтер, и рассказали про принятый закон и создаваемые на территории страны общественные наблюдательные комиссии, показали список людей, которых они рекомендуют в московскую комиссию и пригласили меня войти в нее.

Им я, вероятно, тогда нужен был больше для статуса комиссии и организации взаимодействия с органами государственной власти. А мне это было интересно с точки зрения нового опыта и возможности разобраться в важной проблематике. Много слышал и читал про издевательства над арестованными и хотел понять, насколько это правда, а если так, то принять меры к исправлению ситуации.

Я потом уже сказал Валерию Борщёву, который возглавлял ОНК Москвы первые два созыва, что пригласили они меня на свою голову, потому что не со всеми принципами работы я оказался согласен.

К сожалению, большая часть комиссии была политизирована, особое внимание уделялось защите лиц, задержанных на политических несогласованных массовых мероприятиях. Иногда работа ОНК больше походила на обслуживание неких политических интересов.

Видел я и предвзятое, а иногда крайне неуважительное и даже оскорбительное отношение к офицерам и сотрудникам проверяемых ведомств со стороны ряда членов комиссии. Бывали случаи, когда члены ОНК позволяли себе буквально ногой открывать двери в кабинеты руководителей подразделений, в открытую хамили сотрудникам при исполнении. А любую попытку призвать к порядку и соблюдению элементарных этических норм выставляли как ущемление своих прав и нападки на демократические свободы.

Я этого терпеть не мог и делал коллегам соответствующие замечания. Все-таки я считаю, что мы – представители общественности, хоть и имеем широкие полномочия, не должны забывать, что приходим с проверкой к людям в погонах и также должны относиться к ним с определенным уважением. Если человек нарушает закон и права других – нужно делать соответствующие замечания и принимать меры к исправлению, а если он качественно работает, выполняет служебные обязанности – можно его и похвалить. Но вести себя надо корректно.

Я  поднимал эти вопросы на наших заседаниях. Некоторых это, по понятным причинам, раздражало. Надо понимать, что московская комиссия задавала вектор работы фактически всех ОНК в стране. С тех времен и пошло некое деление: тех, кто поддерживал меня, прозападные правозащитники стали называть «государственниками» и «силовиками».

Но стоит отметить важный факт: мы во многом были не согласны по методам работы, но наша единая позиция заключалась в том, что избивать заключенных, издеваться и нарушать их права нельзя.

В независимости от того, какое преступление совершил человек, он является гражданином России, у него есть права. Да, на время наказания их ограничивают, но это не значит, что он полностью бесправен.

Строгое соблюдение прав заключенных со стороны государства важно для  перевоспитания и ресоциализации самих заключенных: они видят, что такое справедливость, соблюдение закона. Это помогает изменить их взгляды на жизнь, переосмыслить многие вещи. Мы должны показать, что закон един и справедлив для всех, нарушать его нельзя никому. Хотя это идеальная модель, до которой еще далеко

– Расскажите про вашу первую проверку и что вы там увидели?

– Это была знаменитая Бутырка. Первое, что я сказал начальнику изолятора: «Всегда защищал права офицеров, а тут пришел проверять соблюдение прав заключенных…» Он улыбнулся и ответил коротко: «Бывает».

Позднее, с опытом, я увидел, что в следственных изоляторах и колониях много людей, которые могли бы там и не находиться. Безусловно, есть там и закоренелые преступники, но, к сожалению, есть и люди, которые просто оступились, или несправедливо оказались за решеткой из-за следственных и судебных ошибок, а порой и заказных уголовных дел. Часть из тех, кто совершил преступления, совершенно необязательно было арестовывать до суда или приговаривать к реальному сроку наказания. Кстати, очень много несправедливо осужденных сотрудников правоохранительных органов и предпринимателей.

Надо еще понимать, что в большинстве случаев колония или тюрьма не исправляет, а является, фактически, «курсами повышения квалификации» для преступников, местом более глубокого вовлечения граждан в криминальную среду. Как бы не старалось это исправить руководство ФСИН, пока это так.

– Избрание Вас председателем ОНК Москвы в 2013 году активно обсуждалось в федеральных СМИ. Ряд правозащитников заявляли, что Вы действуете в интересах администрации президента и силовиков для того, чтобы взять под контроль ОНК не только в Москве, но и регионах. А потом многие из них же признали вас демократичным и эффективным руководителем.

– Их можно понять, это правозащитники старой формации, которые начинали свою деятельность еще в бытность Советского Союза. В те времена правозащитная деятельность была в жестком конфликте с существовавшим политическим строем, идеологией.

В 1991 году страна изменилась, сменился строй, исчезла идеология. Правозащитное же сообщество по инерции продолжило существовать в старой системе координат, считая государство и политическую власть своими противниками.

А я наоборот всегда считал, что проблемы решать надо во взаимодействии с органами государственной власти, конструктивным и законным путем.

Разное мнение у нас всегда было и по роли иностранного финансирования правозащитной деятельности. Я выступал противником этого. Убежден, что ни одна западная страна не будет вкладывать деньги в развитие России. У них совершенно другая стратегия по отношению к нам.

Они также знали мою позицию по несанкционированным массовым мероприятиям и уличным беспорядкам, потому что я понимаю, как специалист, к каким жертвам это может привести.

Ну и самое важное, думаю, людям старой формации не нужны были и новые лидеры в правозащитной среде – они считали ее своей монополией. Их настораживало то, что у меня было много сторонников, занимающихся защитой прав граждан в различных регионах.

Предпринимались попытки давления на меня и ситуацию в целом через высокопоставленных чиновников, активно распространялись заказные и клеветнические статьи. Но заблокировать мое избрание не удалось, большинство людей меня поддержало.

А моя работа на посту председателя ОНК Москвы развеяла необоснованные прогнозы. Все же на виду, как на ладони.

Первый очевидный перелом и результат был виден уже через 100 дней после моего избрания. Журналисты брали комментарии у ряда правозащитников, которые ранее были жесткими противниками моей кандидатуры, и около половины этих людей положительно оценили мою деятельность по итогам этих первых трех месяцев. Многие из тех, кто раньше высказывался против меня, признали, что я иду правильным курсом, поддержали мой подход по многим вопросам и публично признали эффективность.

Это стало некой вехой развития правозащитного движения в стране, когда «старые» и «новые» правозащитники пришли к консенсусу. Считаю это нашей общей заслугой.

Время все расставило на свои места, и мы со вчерашними нашими оппонентами вполне конструктивно работаем в интересах людей, нуждающихся в нашей помощи. Взгляды на политические и идеологические вопросы у нас по-прежнему остаются разными, но это абсолютно не мешает нам делать общее важное дело – отстаивать права людей. В целом считаю, что в рамках конструктивного и уважительного диалога можно решить многие противоречия в обществе.

– Назовите принципиальные отличия работы ОНК Москвы и Московской области.

– Московская комиссия традиционно более активна и публична. Основное отличие от Московской области  в транспортной доступности к проверяемым учреждениям. В Москве удобнее добираться, поэтому проверки здесь проводятся чаще: все близко, хороший общественный транспорт.

А в Московской области есть ряд колоний, СИЗО, ИВС и спецприемников до которых членам ОНК нужно ехать по 100-200 км. В связи с этим количество проверок, особенно удаленных мест, существенно меньше.

Эта проблема большинства региональных ОНК. Чтобы ее решить нам надо при формировании комиссий подбирать кандидатов в члены таким образом, чтобы они постоянно проживали в этих отдаленных населенных пунктах. Но не всегда там есть готовые правозащитники, надо искать, готовить людей. Только так общественным контролем будут охвачены все учреждения на территории региона.

В столичных СИЗО содержится много фигурантов резонансных дел – к ним члены ОНК ходят чаще. Это, в первую очередь, связано с интересом СМИ и желанием членов ОНК оказаться в новостной повестке. Я всегда с этим и боролся – убежден, ходить нужно ко всем с одинаковой периодичностью, а не только к «резонансникам», у которых зачастую по несколько адвокатов. Надо больше помогать и обращать внимание на тех людей, кто не имеет возможности себя защитить. Ведь у многих адвокаты хоть и есть, но они предоставлены государством и работают формально.

– Вы пользуетесь авторитетом во многих региональных ОНК. Как выстроено взаимодействие с ними?

– У меня достаточно много полезного опыта, и я охотно  им делюсь с коллегами из других регионов, помогаю им – советом и делом. Сам тоже с интересом изучаю их положительный опыт, вникаю в территориальные проблемы, мы вместе прорабатываем возможные пути решения.

Помогаю региональным коллегам в коммуникации и взаимодействии с руководством федеральных профильных министерств и ведомств, с которыми  у меня выстроены конструктивные рабочие взаимоотношения.

На местах правозащитникам бывает сложно решить системные проблемы. Не всегда на своем уровне у них складывается понимание с руководителями региональных управлений. Мы им стараемся помогать.

Некоторые моменты отрабатываем у себя и внедряем на территории. Например, ввели в свое время практику системных совместных проверок  ОНК с руководством прокуратуры Москвы и Московской области, проводим с ними регулярные рабочие встречи и совещания. Все это привело к исправлению многих проблем.

О положительных результатах я рассказал при встрече генпрокурору Юрию Чайке, он поддержал нашу идею, дал указание территориальным органам прокуратуры установить взаимодействие с ОНК. Во многих регионах это дало возможность качественно улучшить контроль за соблюдением прав арестованных и осужденных.

Убежден, что прокуратура – главная правозащитная организация в нашей стране. Нам многое удалось исправить и решить сообща.

– На что чаще всего жалуются заключенные?

– Надо понимать специфику работы с заключенными. Когда заходишь в камеру и спрашиваешь, какие есть жалобы и замечания, практически всегда все отвечают, что никаких – боятся надзирателей и сокамерников. Но если правильно общаться, вызвать доверие, они поймут, что ты не формально спрашиваешь, а действительно хочешь разобраться, помочь и исправить нарушения. Тогда заключенные начинают рассказывать. Основные жалобы на медицину и отсутствие качественных необходимых лекарств, санитарно-гигиенические вопросы, условия содержания и недостаточный перечень предметов, разрешенных для личного пользования, затягивание сроков расследования уголовного дела следователем, необоснованный арест. Не везде есть телевизор и холодильник, вентилятор, иногда в камерах бывает сильно жарко или холодно.

Не везде соблюдается положенный норматив 4 квадратных метра на человека, так как ряд СИЗО переполнены на 20-40 процентов. Иногда заключенным приходится спать в три яруса или по очереди. Многие хотели бы мыться чаще, чем раз в неделю, больше ходить в спортзал, на прогулки, в местный храм.

Мы с коллегами  составляем единый реестр системных проблем и предлагаемых путей их решения, связанных с соблюдением прав человека в местах принудительного содержания. Он  содержит три раздела – описание проблемы, предлагаемые пути ее решения и что сделано нами  для исправления ситуации. Все направленно на достижение реального положительного результата. Моя главная задача – не просто обозначать  проблемы, а предлагать пути их решения и добиваться реализации.

– Чего вам удалось добиться?

– Реестр проблем составляем, а вот реестр побед не ведем. Меня учили так: все твои достижения на следующий день обнуляются – начинай все заново. Нельзя жить былыми заслугами.

Но, все же, нам с коллегами во взаимодействии с профильными ведомствами удалось существенно улучшить многие моменты. Они касаются в целом условий содержания арестованных и осужденных.

Мы добились улучшения питания и медицины и создания раздельных камер для курящих и некурящих, получили право проверять психиатрические медицинские учреждения. Еще улучшили уровень освещенности камер, во многих по нашему требованию был сделан ремонт, туалеты начали отгораживать от жилой части. Помогли огромному количеству людей персонально по их жалобам и обращениям. Передали много гуманитарной помощи. Пополнили библиотеки, провели много социальных мероприятий.

По линии правового информирования передали сборники нормативно-правовых документов с комментариями. Подготовили, издали  и бесплатно распространили свою качественную правовую литературу, чтобы каждый гражданин, находясь в камере, особенно попадая туда впервые, в понятном и удобном формате «вопрос-ответ» мог бы понять, на что он имеет право, что он обязан, как он должен себя вести в той или иной ситуации. Брошюры эти пользуются популярностью не только у заключенных, но и у сотрудников.

Кстати, это и повышение уровня правовой грамотности сотрудников ведомств. Недавно договорился с руководством ФСИН России о создании пилотного проекта – патриотического клуба в Можайской воспитательной колонии для несовершеннолетних.

– Каким, на Ваш взгляд, должно быть взаимодействие силовых структур  с правозащитными организациями?

– Важно помнить, что «правозащита» и «правоохрана» – это однокоренные слова. Между силовиками и правозащитниками должен быть выстроен конструктивный диалог, мы ведь по одну сторону баррикад – на стороне закона.

Руководство правоохранительных ведомств как никто заинтересовано в порядке и соблюдении законности в подведомственных местах принудительного содержания. И мы их союзники в данном вопросе.

Наличие обширных контактов среди руководства силовиков всегда только помогало в моей работе по защите прав граждан.

С ведомствами у нас выстроены доверительные взаимоотношения. Все знают, что если я довожу какую-то информацию, значит так и есть и я ее уже проверил. А я знаю, если они мне отвечают на заданные вопросы, тоже юлить и увиливать не будут, расскажут как есть. Мне врать нельзя, все равно ведь правду выясним. Хотя попытки обмануть, ввести в заблуждение со стороны ряда сотрудников за эти годы были. Но я этого так не оставил, довел информацию до их руководства, они были привлечены к соответствующей ответственности.

Со своей стороны, я от силовиков тоже никогда не скрывал проблемы внутри ОНК. Раньше была серьезная проблема политизированности, сейчас основанная проблема в ОНК – коррупция.

– Расскажите подробнее о коррупции в ОНК. Вы известны как последовательный борец с этим явлением.

– Коррупция в ОНК не редкость и это нужно признать. К сожалению, действующее законодательство дает мало возможностей противостоять этой серьезной проблеме. Для ряда членов ОНК это основной источник дохода, хотя в соответствии с законом они и должны осуществлять свою деятельность безвозмездно.

Нечистые на руку члены ОНК берут деньги с самих заключенных и их родственников за «создание благоприятных условий» и решение различных вопросов. Рычагов и полномочий более чем достаточно. Проверяя СИЗО или колонию, они могут застращать руководство учреждения и заставить перевести конкретного заключенного в камеру с лучшими условиями, а потом ходить его постоянно навещать и изображать заботу. Или бывает так, что эти мошенники просят деньги за содействие условно-досрочному освобождению.

Члены ОНК должны выполнять свою работу только бесплатно. Это четко прописано в законе.

Мне удалось добиться очищения многих комиссий от коррупционеров, но есть еще те, кто пока удерживается. Мы работаем по ним во взаимодействии с уполномоченными ведомствами и журналистами, и, как вы знаете, всегда достигаем соответствующих результатов. Так что спокойно  жульничать им не придется.

В порядке профилактики коррупции в перечень обязательных документов для кандидатов в члены ОНК стоит ввести официальную справку о доходах. Если они ежегодно будут сдавать и публиковать эту справку, будет понятно, за счет чего живут эти люди.

– Как проходит подготовка кадров для ОНК?

– К сожалению, никакой системы подготовки будущих кандидатов в члены ОНК не существует. Готовим точечно и индивидуально. Сейчас многие приходят в ОНК без соответствующих знаний и умений, к сожалению, даже вопреки закона, без правозащитного опыта.

А система подготовки нужна, но только не на иностранные средства. Заграничные страны активно вкладывают в это деньги, естественно в своих интересах. В плане общественного контроля в местах принудительного содержания у России такой огромный опыт, что мы сами с кем угодно им можем делиться. Такого уровня прозрачности и беспрепятственного доступа в режимные места представителей общественности нет нигде в мире.

– Говорят, что именно с Вашей легкой руки журналисты стали входить в ОНК. Не разочаровались в этом решении?

– Нет, конечно, нет. Я сам много лет член Союза журналистов России. Надо всем быть открытыми для СМИ. Это помогает выявлять и решать много проблем, а некоторых даже избежать. Я уверен, что залог успеха – это открытость со стороны ведомств и объективность со стороны правозащитников. Это улица с двухсторонним движением.

Правда, приходят в комиссию разные журналисты. Среди них есть истинные журналисты-правозащитники, с соответствующим духом и убеждениями, а есть те, кому просто нужен доступ в СИЗО и колонии для получения эксклюзивной информации, вот они больше дискредитируют.

А пригласил я журналистов в ОНК так. Прочитал статью Евы Меркачёвой в «Московском комсомольце» о том, что в одном из столичных СИЗО, якобы, случился бунт в связи с массовыми нарушениями прав арестованных. Когда начал проверять факты и обсуждать с начальником московского управления, понял, что информация недостоверная. Чтобы услышать другую сторону, я позвонил журналистке, спросил, откуда у нее такие сведения. А для объективности предложил ФСИН под мою ответственность показать Еве Меркачёвой СИЗО, дабы она лично разобралась и сама поговорила с заключенными.

Посетив изолятор, мы увидели, что никакого бунта не было, все было по-другому. Ева, как порядочный человек и профессионал, на следующий день дала объективную информацию в своей газете. Мы продолжили взаимодействовать. Потом я предложил Еве войти в ОНК и сейчас она является одним из самых активных журналистов правозащитников стране. Она правозащитник по духу.

Мы активно взаимодействовали с корреспондентом ТАСС Борисом Клином, он также вошел в ОНК и глубоко вникает в проблематику. Много и других журналистов, которые честно и добросовестно работают в ОНК.

– «Перегорают» ли на Ваш взгляд правозащитники? 

– Правозащитники устают. Иногда очень устают. Кто-то опускает руки, другие продолжают работать. Профессиональные деформации у отдельных коллег случаются, не без этого. Главное вовремя это понять и уступить свое место человеку, который реально хочет и может помочь другим людям.

Несмотря на все объективные сложности, я вижу вокруг себя множество людей, готовых к реальной работе для того, чтобы решать существующие проблемы в государстве и обществе. Неравнодушие и готовность работать за идею помогают двигать мир. С несправедливостью в меру своих сил должен бороться каждый.