Фонд, которому даже ГИБДД передаёт деньги на конфеты детям. Интервью с директором «Добрых людей»

Как должен выглядеть солидный благотворительный фонд? Как правило, это красивый офис в столице, приёмы для меценатов и улыбчивая секретарша на входе. Поэтому фонд «Добрые люди» – солидным не выглядит. Его директор Александр Валиков лично на простой легковушке разъезжает по стране, лично доставляет помощь детским домам в самых глухих уголках. Туда, куда другие благотворители и не доедут даже.

В общем, совсем не солидно. Зато Александру даже сотрудники ГИБДД передают деньги, чтобы он мог купить конфет детям. Поэтому Общественная служба новостей решила побеседовать именно с ним, а не с солидным благотворителем.

– Александр, давайте прямо сразу, а начале беседы, закроем стандартный вопрос: как вы решили, что надо помогать людям?

– Своего самого первого человека – это был ребёнок – я спас, когда мне было 7 лет. Мы жили в военном городке Гаджиево под Мурманском. Это база подводных лодок, мой отец был подводником.

У нас на озере была полынья от теплотрассы. И в этой полынье тонул мальчик. Я тогда учился в первом классе, и у нас в этот момент был урок физкультуры, бегали на лыжах.

Я тогда первый раз испытал на себе «несправедливость помощи»: я его спас, а меня обругали. Его мама. Мне это запомнилось. Я сейчас понимаю, что это просто были последствия испуга.

Так что, добрыми делами я начал заниматься с семи лет (смеётся).

– Фактически, получилось крещение в спасатели в зимней купели

– Да. Следующего ребёнка я спас в 11 лет. И ещё одного в 14 лет. Оба случая вытаскивал детей из воды.

– Мы знаем, что вы прошли через серьёзную онкологию.

– Да. Плеоморфная анапластическая астроцитома третьей степени с клетками BRAF мутации. Достаточно редкий диагноз, специально выучил.

– Даже звучит страшно. Вы, как и многие другие, после этого решили стать благотворителем?

– Нет. У меня были две операции. Обе – трепанация черепа для удаления опухоли головного мозга. Первая – в 2008 году. Я тогда ещё даже не думал о фонде. У меня тогда полного сознания что происходит, не было. Я даже не очень чётко понимал, что у меня за диагноз был.

После первой операции я проходил комиссию для получения инвалидности. Операцию делали в Башкирии, а снимки – в Москве. И студенты их потеряли.

И, вот, я сижу, голова перебинтована. Прошло максимум дней 8 после операции. А доктор, которая сидела на комиссии, сказала, что это я специально расковырял ножницами голову, чтобы сделать шрам, чтобы оформить инвалидность и получать с государства деньги.

Тогда я поднялся, сказал, что не мечтал в 25 лет стать инвалидом. И ушёл. И больше к докторам не ходил. Максимум – вызывал скорую, когда были сильные головные боли.

А вторая операция была в 2017 году, когда фонд уже существовал.

Мне в этот раз хирург вместе с опухолью удалил часть здорового мозга, чтобы исключить рецидив. Была надежда, что обойдётся без последствий. Но оказались удалены клетки, которые отвечают за чувствительность левой части тела. В результате у меня сейчас потеря 75% чувствительности с этой стороны.

Рука, нога, лицо – мышцы работают, но если не видишь, что делаешь, то не получается. Ходить-бегать могу, но тонкие действия приходится контролировать визуально.

– То есть фонд – это отдельное решение. Просто по зову души?

– Вчера у нас, кстати, был День рождения: пять лет фонда.

А идея пришла 1 июня 2013 года*. Я тогда работал водителем такси в небольшой компании. Предложил: ребята, давайте съездим в детский дом. Соберём вещи и отвезём, поможем.

В первую поездку собирались очень долго, где-то около месяца. И в июле 2013 года я уже поехал в первую поездку в детский дом. Он был в республике Татарстан. И в первый же раз произошёл знаковый случай.

У нас были гуашевые краски, они открылись и, в результате, отдавать их оказалось бессмысленно. И тогда мы сказали ребятишкам: давайте вы машину разукрасите. И, вот, они разрисовали автомобиль своими ручками. Очень круто у них получилось.

Выехали из этого детского дома. Где-то 70 км от Казани, деревня Нурлаты. Двинулись в сторону Казани, планировали добраться до следующего детского дома, в Башкирии. Проезжаем мимо поста ГИБДД, нас там останавливают, а машина вся изрисованная. Сотрудник, который остановил, раз вокруг машины прошёл, второй раз, потом подходит, говорит: «Это что такое? Что с машиной».

Я объясняю: мы едем из одного детского дома в другой. Разрисовали дети. Вот груз для следующего.

Он спрашивает: «Это что же, вы из Москвы для наших детей привезли помощь?».

Отвечаю: «Ну, да».

Он попросил подождать и ушёл к себе в будку. Приходит, я стекло опускаю, он руку протягивает и скомканные 500 рублей стольниками даёт. Говорит: «Купите от сотрудников ГИБДД и от нас лично конфет детям республики Башкортостан».

– Как говорится «мир не без добрых людей». Получается, что вы из Москвы развозите помощь по очень большой территории.

– Самая крайняя точка, если на север, это Мурманск. Юг – Ростов-на-Дону, Краснодар. Потом в Крым тоже отправляли гуманитарную помощь, на Украину. Если смотреть по точкам на карте, то будут Архангельск, Вельск, Харовск. На восток: Екатеринбург, Челябинск, граница с Казахстаном – Илецк (там рядом тюрьма «Чёрный дельфин»), республика Башкортостан, Оренбургская область.

– Вся европейская часть страны получается

– Ну, да. Насколько меня хватает, настолько я и езжу. Пробег на моём автомобиле пробег на данный момент времени 766 392 километра, Хюндай ix35. Это всё пробег «Добрых дел».

Я всегда так: сам приезжаю, общаюсь. Потому что считаю: чтобы правильно помочь человеку, надо взять и поставить себя на его место. Попытаться пережить его проблему лично. Хотя бы чуть-чуть.

Потому что иногда приезжаешь, смотришь: помощь нут не то чтобы не нужна. А вообще не понятно: почему люди сами не помогают другим?

Например, сейчас проводим акцию: помогаем одиноким пенсионерам в возрасте старше 65 лет. Так некоторые бабушки и дедушки умудряются обманывать. Причем очень виртуозно это делают. Мы привозим помощь, а нам навстречу выходит внук либо сын. То есть тот, кто сам может сходить за продуктами. И всё это происходит у трёхэтажного коттеджа с охраной.

– Как сейчас стало в плане волонтёрской деятельности? Ограничительные меры сильно мешают?

– Нам сейчас очень тяжело с пропусками. Их постоянно аннулируют, потому что мы не относимся к государственной структуре, мы не относимся к «Мосволонтёру». И постоянно у наших волонтёров то пропуска отзывают, то штрафы выписывают. Я даже не знаю, как сейчас с этим быть.

Ведь люди не по своим делам гоняют или просто катаются. Они ездят для оказания именно помощи пенсионерам.

– В другие регионы получается сейчас ездить?

– Я лично доставлял помощь в детский дом в Мордовию. Понятно, что делал это всё «дистанционно»: приехал, разгрузил и уехал. Они уже сами подошли, забрали продезинфицировали. Также в Архангельскую область ездил. Туда возил деткам средства гигиены, маски, антисептики. Потому что понимаю: никто туда больше не поедет.

– Препонов на границах областей нет?

– Конечно, есть. Просто показываешь, что везёшь, объясняешь. Они смотрят, ты с ними разговариваешь. В полиции тоже люди, они тоже всё понимают. Все очень лояльно к моей работе относятся.

А вот администрация далеко не всегда проявляет понимание. Работал я с детскими домами в Архангельской области. И чем-то я не угодил местному Министерству образования. И мне категорически запретили посещать госучреждения.

А директор, с которым я работал, говорит: «Саша, вот, что нам делать? Тебе запретили, а нам такую помощь никто не окажет. Нашим детям никто ничего не привезёт»

– Скажите, а откуда силы на это всё берутся?

– Это благодаря отцу. Он, как я уже говорил, был военным. И как бы ни было тяжело, он никогда не просил о помощи. Даже в 90-е, когда оставаться офицером – это уже был своеобразный подвиг.

Поэтому и я, как сын военного, ощутил на себе всю прелесть жизни, когда дома просто нечего кушать. Такое закаляет.

* 1 июня – международный день защиты детей